Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]
— Не злись, Блэз…
Она раздумывала.
— А если… если муж все-таки вернется?
— Пошлешь ему цветную открытку! Выбор за тобой. Разве он не покинул супружеское гнездо?
— Конечно…
— А в отношении предприятия: подпиши бумагу тому парню, который тебя заменит, о временной передаче дел. Тогда в случае появления Кастэна этот временно управляющий должен будет уйти.
— Как хочешь, Блэз…
Я взял ее за плечи и пристально посмотрел в глаза. Я тонул в этом голубом чуде… Я прижался к ней щекой.
— Ну что, Жермена, решено?
— Решено, Блэз!
— Ты приедешь ко мне?
— Да.
— Клянешься?
— Клянусь.
— Не пожалеешь?
— Не пожалею!
— Скажи-ка…
— Что, дорогой?
— А тот…
— Ты же знаешь…
— Морис?
— Да.
— Давай не будем о нем…
— Только раз. Скажи мне, ты его еще любишь?
Она потрясла головой. Я так ждал этого.
— Ты всегда будешь меня любить, Жермена?
— Мне так нужна твоя любовь, Блэз, что «всегда» — слишком мало!
10
Все произошло, как я хотел, и тремя неделями позже мы с Жерменой жили вместе в Париже.
Я снял маленькую, меблированную квартирку на Монмартре, на улице Коленкур. Окна выходили на бульвар, и мы могли вдыхать этот странный весенний запах акаций.
Те несколько дней, что я ждал свою любовницу, были заняты поиском денег. Любовь — штука прекрасная, но чтобы ею наслаждаться вдоволь, надо преодолеть материальные заботы… Короче, у меня не было ни денег, ни малейшей идеи, как их добыть.
Когда я встречал Жермену на вокзале, в кошельке у меня, надо признать, было не густо: несколько тысяч франков. Но что ждало меня потом — неизвестно, да еще и с женщиной.
Она была очарована Парижем. Когда я увидел ее в толпе на перроне шумного вокзала, сердце мое бешено застучало.
Я задыхался от счастья. Она шла ко мне, улыбаясь, с чемоданом в руке, сияющая, изменившаяся. Я взял ее вещи и поцеловал. Мы не находили слов от радости. Ярко блестело солнце, и воздух был так чист, так легко дышалось.
Наша квартира состояла из комнаты, небольшой кухоньки и ванной. Все окрашено в соломенно-желтый цвет. С современной мебелью. В комнате были большие окна. Это резко контрастировало с той крысиной норой, где Жермена прожила так долго…
— Тебе нравится?
— Это великолепно, сказочно, дорогой!
Она нахмурила брови.
— Скажи мне, это, должно быть, безумно дорого?
— Это мои заботы!
— Ну уж нет… Я же знаю, что ты не богат. Подожди-ка…
Она открыла свой чемодан и вытащила оттуда небольшую коробку от бисквитов, закрытую пластмассовой крышкой.
— Держи.
— Что ЭТО?
— Посмотри.
Я открыл коробку. Она была полна золотых луидоров. Там их было столько, что даже не верилось.
— Это кубышка Кастэна, — объяснила Жермена. — Я ее нашла в погребе при уборке.
Она посерьезнела.
— Тогда я поняла окончательно, что он умер.
— Почему?
— Он любил золото и никогда бы не бросил такую кучу денег. Знаешь, сколько их там?
— Нет.
— Пятьсот сорок. Это сколько будет?
Я быстренько прикинул.
— Около двух миллионов.
— Так мы богаты!
— Ты так считаешь?
— Конечно же. Даже если он и вернется, он не может подать на меня в суд: кража у супруга не считается кражей.
Я подумал о Тюилье. Я осыпал его упреками. От моего презрения он умер, а я оказался таким же, как он. Меня будет содержать женщина. Мне захотелось отказаться от этого клада, но он принес нам достаток, в котором так нуждалась наша любовь.
* * *Надо признать, что это был один из лучших периодов моей жизни. Я открывал Жермене Париж. Я одел ее так, как давно мечтал. Она стала элегантной женщиной. Я водил ее в лучшие парикмахерские Елисейских полей, в большие рестораны, театры, на бега. Мы взяли напрокат небольшой автомобиль и объезжали окрестности — Версаль, Рамбуйе, Монфор-ля-Мори, Фонтенбло.
Это было как сказочное свадебное путешествие.
Какое счастье для мужчины полностью посвятить себя любимой женщине. Она стала единственным моим занятием, моей единственной заботой.
Полностью отдавшись новой жизни, я больше не думал о своем поступке. Отныне Кастэн был далеко. Земля поглотила его. Он уходил из нашей памяти. Я знал, что по прошествии нескольких лет его признали бы умершим, и Жермена унаследовала все его состояние. Мы занялись бы каким-нибудь спокойным делом и жили счастливо, своими трудами.
Однажды утром, когда мы были еще в постели, Как обычно, до обеда, раздался настойчивый звонок, заставивший нас вздрогнуть. Я накинул халат и пошел открывать. У меня будто бомба внутри взорвалась. На пороге стоял комиссар полиции, который присутствовал, когда мы укладывали в гроб Кремана. Он улыбался сердечно и несколько смущенно. Это был старый простецкий полицейский, дослуживающий в провинции свой последний год до пенсии. На нем был отпечаток унылой жизни, проведенной за работой, где никогда не было никакой тайны.
Он ждал, держа шляпу в руках. Это был коренастый мужчина с плотным венчиком кудрявых седых волос вокруг лысины. У него были светлые глаза и золотозубая улыбка.
— Добрый день, месье Деланж, я вам не помешал?
Для того чтобы покачать головой, мне пришлось взять себя в руки.
— Вовсе нет.
— Я хотел бы видеть мадам Кастэн, она здесь живет?
— Но… да.
Я отодвинулся, чтобы пропустить его, помешать ему я не мог.
Он вошел в квартиру. Жермена еще лежала на диване. На ней была ночная рубашка из тюля, сквозь которую проглядывала грудь.
Комиссар поприветствовал ее без малейшего смущения, словно он пришел с визитом в шикарный светский салон.
— Извините, что вторгся к вам в такую рань.
Я уловил иронию в его словах: на самом деле часы пробили десять.
— Есть новости? — спросила Жермена.
Взбудораженная, она сидела на диване, нимало не заботясь о том, что ее грудь почти обнажена.
— Может быть…
По счастью, полицейский не смотрел на меня. Он увидел бы, как перекосилось мое лицо. Машинально я глянул в зеркало — за один миг я постарел на десять лет.
Полицейский объяснил:
— Нам сообщили из Нанта об одном мужчине, похожем на вашего мужа. Это больной амнезией, найденный в поезде. Он сейчас в психиатрической больнице, и я думаю, что было бы неплохо, если бы вы…
Я вздохнул спокойнее.
— Прекрасно, месье комиссар, после обеда мы поедем в Нант.
Он повернулся ко мне:
— Да, желательно бы… Хотя я лично не считаю, что речь идет о Кастэне.
— Почему? — спросила Жермена.
Он покачал головой и почесал свой голый череп.
— По моему мнению, мадам Кастэн, ваш муж мертв. Простите, что причиняю вам боль…
Опять эта скрытая ирония, так действующая мне на нервы.
Он поднялся.
— Ну, вот и все, мне надо возвращаться. Вообще-то я в Париже по одному неприятному делу.
Он добродушно смотрел на нее.
— Неприятное дело? — пробормотал я.
— Дело по отравлению всегда не очень приятно.
Жермена промурлыкала:
— Отравление?
— Да, так предполагают. Еще ничего не доказано, надо эксгумировать труп, провести анализы, выяснить кое-что у фармацевтов. Хлопот полно. Ну, я заболтался…
Полицейский направился к двери.
— До скорого!
Во мне звенела струна, которая, казалось, вот-вот лопнет.
— Скажите-ка, комиссар, что это за дело об отравлении?
— Пока что только одни пересуды да сплетни.
— И конечно, это произошло в вашем округе?
— Конечно!
Он колебался. Наконец, понизив голос, словно боясь, что его подслушивают, проговорил:
— Хочу вам сказать, речь идет о Кремане!
Я уже догадался. Что-то более проницательное, чем мысль, более сильное, чем разум: инстинкт, вот что подсказало мне это.
— Вы же знаете, что он был на грани развода со своей женой. Окружающие считают, что… Но я вам повторяю, это еще надо доказать.
Невзирая на то, что он был с непокрытой головой, комиссар поднял палец к виску чисто полицейским жестом.
— Привет, и извините меня еще раз. Если тот тип из Нанта все же окажется Кастэном, позвоните мне.
— Договорились…
* * *Мне опять захотелось раскрыть всю правду Жермене, и опять я удержался по тем же причинам.
Этот визит полицейского мне показался необычным. Я чувствовал себя на краю пропасти, куда мог свалиться в любой момент.
— Ты чем-то озабочен? — спросила Жермена. — Ты считаешь, что тот человек в Нанте…
— Я ничего не знаю.
Она вскочила на диван и обвила мою шею своими прекрасными руками.
— Ну и что, дорогой мой? Даже если это и Кастэн, ты же знаешь, что я уже переступила черту и никогда не вернусь к нему.
